Дневник плюшевого мишки

[punipuni]

Автор: puni
Фэндом: а нету
Жанр: стеб
Персонажи/пейринг: сначала дети/плюш, потом плюш/дети. Ха-ха.
О чем: дневник плюшевого мишки

Признаки того, что ваши мягкие игрушки замыслили что-то недоброе

Признаки того, что ваши мягкие игрушки замыслили что-то недоброе.

1. Вам кажется, что они за вами наблюдают.
2. Когда вы заходите в комнату, они лежат не совсем так, как было до вашего ухода.
3. Их пластмассовые глазки-пуговки странно блестят по ночам.
4. Вы давно оторвали им глазки, но они продолжают следить за вами из темноты.
5. Вы слышите шорох плюша, когда поворачиваетесь к ним спиной.
6. Вы перестали поворачиваться к ним спиной после того, как загадочно умер ваш дедушка.
7. Завещание вашего дедушки оказалось составлено на имя вон того плюшевого далматинца.
8. Ваши дети охотнее идут в школу, чем из школы.
9. Деньги, которые вы оставляете неподалеку от игрушек, странным образом пропадают.
10. Каждый раз, когда вы протираете пыль, вы не можете вспомнить, разве вот у этого милого зайчика раньше была бейсбольная бита?

Дневник плюшевого мишки

Дневник плюшевого мишки.

Я родился 12-го августа в какой-то замызганной квартире, где пропахшая потом и дешевыми сигаретами тетка пришила мне нос и бросила в кучу с остальным плюшем. Ебать, сказала она, еще две штуки осталось. Я лежал рядом с охуительно фиолетовым крокодилом и зеленой гусеничкой, у которой было шесть ножек и один глаз, и скучал. По-моему, гусеница бы не отказалась, чтоб ее распороли обратно прямо сейчас, но все игрушки в нашей коробке были слишком мягкие, чтобы убивать сородичей. Кроме меня. У меня были пластмассовые когти.

На следующий день меня погрузили в картонную коробку, обмотали скотчем и долго возили туда и обратно, и снова туда. То ли пробки, то ли не знали, куда везти. Кстати, я ведь коричневый. Коричневый плюшевый тедди-мишка, хоть и не знаю, что это значит, и как мне себя в связи с этим вести. Вот, у меня даже наклейка есть. Мейд ин (смазанная краска).
Вытащили из коробки только через неделю, оказывается, теперь я в магазине, сижу на полке и продаюсь. За сраных сто пятьдесят рублей. А вы во сколько себя оцениваете? Даааа? Ха-ха, ну конечно.

28-го декабря в наш магазин пришел жирный, пытающийся выглядеть непринужденно в своих не по размеру узких джинсах мужик, ткнул в меня пальцем и буркнул «Дайте мне мишку». Я распрощался со своими соседями по полке – ядрено-голубым кроликом и красной коровой – пока, неудачники! – и устроился поудобнее в своем разноцветном подарочном пакете с бантом. Новый год же! А пакет, кстати, лишь на 30 рублей меня дешевле. Чую наеб, но не пойму, где. Зато он хоть молчит. Корова свой ценник как сунула в пятницу мне под нос, когда с нашей полки стряхивали пыль, так и пришлось мне терпеть это гадкое «210р». Фу, продажная тварь!

Я узнал, что меня собираются дарить пятилетнему мальчишке на новый год. Мальчишка будет думать, что меня ему принес Дед Мороз, а не тот жирный мужик. Его папаша, кстати. Кстати, мамаша у него тоже не фонтан. Ладно, жду 31-го декабря. Опять сижу на полке, на этот раз закрытой, пылюсь потихоньку. Слушаю их разговоры… Пытаюсь подсмотреть в щелку. Представляете, какая это скука, сидеть в темноте и слушать разговоры среднестатистического семейства.
Мама, я хочу мороженое! Папа, я хочу машинку! Включай телевизор, там сериал! Иди нахуй, я смотрю новости! Папа, я хочу мультики! Заткнись, тебе вообще спать пора! Не ори на ребенка!
Аааа, у меня плавится поролон. Или чем там я набит. Лучше не думать.

А 31-го декабря я умер. Мальчишка потаскал меня сначала за одну лапу, потом за другую, а потом оторвал мне голову. Ну не целиком, конечно, но набивки вылезло достаточно. Мальчишка разревелся, ему сунули под нос конструктор, сразу заткнулся. Утер сопли и построил крепость, хоть в конструкторе и не хватало кусков. Вашу ж мать, меня убили!

На этом моя история, я считаю, могла бы и закончиться. Меня забросили в дальний угол ящика с игрушками, куда маленький говнюк добирался, только если больше двух дней подряд не ходил в садик и ему было совсем нечем заняться. Даже если он успевал меня заметить, то делал вид, будто смотрит в другую сторону и как бы невзначай заваливал меня кучей других игрушек. Он как будто стыдился, что разодрал мой плюш на три части. Наверное, после таких нечаянных встреч он старался не думать обо мне и моей выбившейся набивке. Через пару месяцев он крепко уяснил своим скудным умишком, что в мой угол лучше не лазить, заделал все возможные щели старыми детальками от конструктора – кстати, друг, ты продержался не дольше – и забыл обо мне, своем новогоднем плюшевом мишке на долгие, долгие годы.

Через какое-то время, не знаю, может, через пять лет или шесть, у моего мальчика подросла сестренка. Как все шестилетние девочки, она любила плюш, мишек и играть в больничку. Откопав меня в моей тихой посмертной обители, она взялась за нитки-иголки, достала у мамы из косметички стопку ватных дисков и сшила-набила меня обратно. Ебать рукодельница.
Мальчик моему нетриумфальному возвращению как будто не обрадовался, папа мальчика меня не заметил, мама мальчика заметила отсутствие ваты и наорала на мальчика, как на старшего в свое, мамино, отсутствие. Мальчик наорал на девочку, девочка швырнула в мальчика мной и убежала в соседнюю комнату, оплакивать свою несложившуюся женскую судьбу.
Ух и хватанул я засранца своими пластмассовыми когтями!

Моя жизнь снова стала насыщенной событиями и разговорами среднестатистического семейства. Теперь я сидел на полке в детской комнате, откуда открывался прекрасный вид на мой старый ящик с игрушками, девочкину кровать и мальчиково раскладное кресло. Иногда со мной даже играли, естественно, мелкая. Впрочем, мелкая была обычная, ничем не примечательная девочка, мальчик меня интересовал в разы больше, я почти постоянно за ним следил. И днем, и ночью не спускал глаз. Иногда даже пытался придвинуться ближе, а по ночам, когда меня почти не было видно, точил когти.

Кажется, засранец что-то заподозрил. Он пару раз пытался меня выкинуть – если б не мелкая, которая почему-то записала меня в любимые игрушки, я бы снова сменил место обитания – что ж, увы мне. Буду жить здесь. И точить, точить, точить.

Кривые неуклюжие швы на моем коричневом плюше сегодня просто таки ноют, кто сказал, что мягким игрушкам не бывает больно? Но наши глаза слишком пластмассовые, чтобы мы могли плакать, наши рты слишком плотно сшиты, чтобы мы могли кричать, наши лапки слишком мягкие, чтобы мы могли убежать. Мы слишком игрушечные, чтобы нас жалеть, слишком дешевые, чтобы нас ценить.
Мальчишка смотрит на меня и видит блеск моей отполированной до блеска пластмассы. Он знает, что я изучил его слишком хорошо за эти годы. Я следил за всеми его бессонными ночами, замечал каждый нервный взгляд, брошенный на меня исподтишка. Он знает, что никто и никогда ему не поверит, не сможет поверить в то, что плюшевый мишка собрался его убить.
Его трясет, но он подходит все ближе к моей полке. Я вижу тонкие голубоватые линии на его коже – на руках, на шее.

Я помню, как старательно елозил по полке, чтобы он понервничал, заметив лишь намек на движение, помню, как подмигивал ему своими пластмассовыми глазками ночью, заставляя его включать свет и не спать до утра. Сколько часов он проревел в подушку! С честью могу сказать, что такой пришибленный он исключительно по моей вине. Почти наверняка я ему снился. Почти наверняка именно из-за меня он пару раз посещал психолога, который обрадовал родителей, рассказав, что мания преследования у ребенка развилась из-за недостатка внимания. Неееет, мой мальчик никогда не мог пожаловаться на недостаток внимания, особенно моего.

Он пытается что-то сказать? Ну давай, прекращай заикаться…посмотри, как дружелюбно я тебе улыбаюсь…ха-ха. Давай, как там тебя? Саша? Петя? Берет меня с полки. Нежная, бледная кожа совсем близко. Я практически уверен, что моя пластмасса справится. Давай, говори. Чего ты там хотел?
Хватит уже, не реви. Прими свою участь с достоинством, как я когда-то. Вдруг тебя тоже потом кто сошьет. Ну прекращай реветь, я серьезно… набивка же отсыреет.
«Прости меня, мишка».
Мы, оказывается, оптимисты? Мальчик, ты что, в тринадцать лет разговариваешь с мягкой игрушкой? Тьфу, придурок. Иди уже спать. Тыкаюсь пластмассовым носом ему в ухо, скольжу плюшем по щеке. Так, наверное, правильно. Но когти я все-таки запускать не буду. Постараюсь точить потише.